| В октябре я хотел уйти от жены, святой великой женщины
|
| Признавался в любви малолетке на пороге клуба «Пятница»
|
| Это был ебаный хеллоуин, всюду ходили чудовища ряженые
|
| Кто-то сосался, кто-то блевал, на баре черт хохотал раскатисто
|
| Она сказала тупое сорян, и поехала в мотель с другим мужиком,
|
| А я вызвал такси, и по пути, не сдержавшись, спросил у водителя:
|
| «Отчего же хуево так», — мне показалось, он поймет меня как никто другой
|
| И тот ответил что-то банальное и мудрое удивительно
|
| Я купил в ночнике водку, плевать я хотел на законы
|
| Завалился к отцу, который уже мирно спал под шум спортканала
|
| Разбудил его в слезах, с пузырем и банкой огурцов соленых
|
| «Пап, давай выпьем, эта жизнь меня доконала»
|
| «А чего ты хотел, чего ждал?" — сказал мне отец после первой
|
| Прокатиться до старости, как по автобану, чтобы чисто и гладко?
|
| Закатай губу, сынок, подбери сопли и прибереги нервы
|
| Дальше будет еще веселей», и вдруг он тоже заплакал,
|
| А потом говорит: «Знаешь, если начистоту, ты ведь не мой сын
|
| Твоя мать за долги легла под бандита перед тем, как отчалить на зону» |
| На дворе стоял девяносто первый и тут у меня высохли слезы
|
| Этот очкарик был младше меня на три года когда остался один
|
| На обломках страны в долгах по уши и с чужим ребенком
|
| Сейчас я скажу тебе главное, сынок, послушай внимательно,
|
| А можешь не слушать, ведь я такой же дурак, только с проседью
|
| Жизнь — это баба, и лучше даже не пытаться понять ее
|
| Просто любить ее, пока она рядом, но всегда быть готовым что бросит
|
| Сейчас я скажу тебе главное, сынок, послушай внимательно,
|
| А можешь не слушать, ведь я такой же дурак, только с проседью
|
| Жизнь — это баба, и лучше даже не пытаться понять ее
|
| Просто любить ее, пока она рядом, но всегда быть готовым что бросит
|
| Жена была так далека, что невозможно было ее ни обнять, ни отпиздить
|
| Она рвала со мной, а я зачем-то жёг зарплату над газовой печкой
|
| Мне нужно было присесть на стул, часов пятьдесят подумать о жизни
|
| Для этого я улетел в другой город, по дороге к друзьям потерял свои вещи
|
| Я разглядывал маленького человечка посреди снежного поля
|
| На картине, висящей на кухне, теряя телесность, я просто стал музыкой |
| Безжизненные воспоминания, выпотрошенной рыбой заплывали в лицо мне
|
| И я спросил себя, готов ли я пройти ад, чтобы вернуться к иллюзиям
|
| О том, что есть человек с которым мы друг друга прочли от корки до корки
|
| Стали единым кухня, тонула в крови, гниль копошилась в стенах
|
| Я шептал, что жена не мой самопальный миф, а часть важного божьего кода,
|
| Но все гнусные страхи и желания слизью затекали в меня как само время
|
| Потом бесконечный крик обретенного тела, я просыпался выходил на уколы
|
| Чистил снег во дворе больницы, днем отец приносил фрукты и минералку
|
| Каждый бесконечный день я пытался забыть ее чтобы утром вспомнить
|
| У меня были плеер и книга, которую я не мог читать из-за препаратов
|
| Отец вел меня к проходной, и его слова заклубились в морозе паром:
|
| «Знаешь, я рад тебя видеть даже таким и твоя болезнь — это просто хуйня
|
| В сравнении с серой тоской повседневности, жизни любого нормального
|
| Которую бы ты прожил, если бы в юности не искал свой путь, а слушал меня»
|
| Сейчас я скажу тебе главное, сын, я знаю, ты думаешь, ты на дне, |
| Но мир всегда движется в сторону, которую твоя мать называла адом
|
| Нужно уметь любить жизнь, уметь надеяться, но помнить, что ничего нет
|
| Кроме ноги, которую ты должен поднять для нового шага
|
| Сейчас я скажу тебе главное, сын, я знаю, ты думаешь, ты на дне,
|
| Но мир всегда движется в сторону, которую твоя мать называла адом
|
| Нужно уметь любить жизнь, уметь надеяться, но помнить, что ничего нет
|
| Кроме ноги, которую ты должен поднять для нового шага |